Китая.
Тем не менее такие термины, как фагфур, и более общая лексика, заимствованная из индийской империи Великих Моголов, были языковыми средствами Коркорана, делая его изображение совершенно иной имперской власти понятным для индийской читательской аудитории. Хотя "Тарих-и Мамалик-и Чин" был написан ирландским имперским администратором среднего ранга, он был "исламским" текстом в том смысле, что использовал язык, идиомы и культурные ссылки, взятые из исламской традиции, для изображения немусульманского общества. Усиливает этот исламский характер ряд более ранних персидских и, в меньшей степени, арабских текстов, на которые также ссылался Коркоран. К ним относятся несколько средневековых арабских и персидских рукописных рассказов о Китае из соответствующих разделов путеводителя Ибн Баттуты (1304-1368 или 1377), "Джами' ат-Таварих" ("Сборник историй") персидского визиря Рашид ад-Дина (1247-1318) и аналогичная история монгольского периода Фахр ад-Дина аль-Банакити (ум. 1330), заимствованная у Рашид ад-Дина. Учитывая возраст, краткость и ограниченность этих средневековых рассказов (только Ибн Баттута действительно посетил Китай - если он действительно посетил), Коркоран использовал их гораздо меньше, чем европейские источники. Однако он в значительной степени использовал персидские истории Индии Великих Моголов и Ирана Сефевидов, такие как "Хабиб ас-Сияр" ("Друг биографий") Хвандамира (ум. 1537 г.) и "Тарих-и Нигаристан" ("Картинная галерея истории") Ахмада Гаффари (ум. 1567 г.).
Хотя эти работы не были посвящены Китаю, они позволили Коркорану во втором томе провести различные сопоставимые сравнения между китайской и индийской историей, а также между библейской и коранической историей. Ключевой частью этой работы была его попытка примирить древность записанного прошлого Китая с общей христианской и мусульманской традицией Писания о Ноевом потопе и заселении планеты потомками Ноя. Для этого, однако, требовалась определенная степень интерпретационной свободы и, более того, критики, что заставило Коркорана объяснить, что, когда китайские историки описывали потоп во время правления императора Яо, их рассказ был менее точным, чем тот, который "доказан" (sabit) в Ветхом Завете. По иронии судьбы, одно из слов, которое Коркоран правильно использовал в урду для обозначения потопа, было tufan. Источник английского слова "тайфун" на арабском языке, tufan в конечном итоге произошел от китайского термина dai feng, который арабские моряки переняли в более раннюю эпоху связей. Но хотя общая концепция Коркорана о человечестве как о детях Адама и Ноя могла быть общей для христиан и мусульман, она сильно отличалась от традиционных китайских (или, скажем, индуистских) историй сотворения мира, в которых различные кланы и династии представлялись потомками планет или божеств.
Возможно, Коркорану помогли индийские ученые получить доступ к его книге, прочитать или составить ее, а также узнать о более ранних арабских и персидских рассказах о Китае, хотя текст Банакити был переведен и опубликован в 1820 году преподобным Стивеном Уэстоном (1747-1830), церковником и романтическим востоковедом, чьи десятки коротких книг включали краткий словарь китайского языка. Ранее перевод Ибн Баттуты был опубликован кембриджским востоковедом Сэмюэлем Ли (1783-1852), который вместе с калькуттскими миссионерами занимался переводом Библии на арабский и персидский языки. В отличие от этого, Ибн Баттута не будет напечатан в Индии или переведен на урду до конца XIX века. В этом отношении Коркоран, возможно, представлял рассказы Ибн Баттуты и Банакити индийской читающей публике, которая не имела к ним доступа или даже не знала о них, тем самым сигнализируя о переплетении путей передачи, казалось бы, "туземного" знания, поскольку оно преодолевало расстояние как во времени, так и в пространстве. Так почти наверняка произошло и с китайским историческим источником "Шуцзин", который Коркоран подробно изложил, транслитерировав его название на урду как Shu King после латинизированной версии, которую он взял из английского перевода миссионера Медхерста. Таким образом, по мере того как содержание "Шуцзина" переходило в урду, межазиатское понимание опосредовалось через стержневой язык английского, который служил миссионерской лингвистической акушеркой.
В 1864 году проницательный коммерческий издатель Наввал Кишор переиздал "Тарих" Коркорана в виде доступной литографии. Вероятно, это был ответ на растущий интерес общественности к Китаю в результате Второй опиумной войны, в которой участвовало много индийских солдат. Подобные мотивы, вероятно, лежали и в основе решения Кишора тремя годами позже опубликовать перевод на урду отчета Лоренса Олифанта о посольстве лорда Элгина в 1857-1859 годах, который вышел под более популярным названием "Тарих-и Чин у Японии" (История Китая и Японии). По мере роста интереса к Китаю Кишор также издал перевод официального отчета об экспедиции 1870 года в Яркенд, в Китайском Туркестане (ныне Синьцзян), возглавляемой сэром Томасом Форсайтом, бывшим комиссаром Пенджаба. Миссия Форсайта заключалась в сборе информации о новом государстве, основанном Я'куб-бегом (1820-1877) после того, как он возглавил антицинское восстание среди мусульманских подданных Китая. Небольшое число индийских купцов, участвовавших в транскаракорумской торговле с Яркандом, имели прямые интересы в этом регионе, но этого недостаточно, чтобы объяснить перевод и его публикацию. Издатель Кишор переименовал прозаический официальный отчет в сафарнаму (путевой рассказ), предположительно надеясь увеличить продажи, как и у других популярных книг о путешествиях. Хотя существовало множество других колониальных разведывательных отчетов о центральноазиатской провинции Синьцзян империи Цин, это был редкий пример печатного отчета о Китае, созданного на старых сухопутных маршрутах, а не на основе новой морской географии европейских империй.
В отличие от миссии Форсайта, посольство Элгина возникло на основе этих восходящих связей портовых городов, и оно имело большие экономические последствия. Будучи прямо направленным на ускорение открытия большего числа китайских портов для иностранной торговли, посольство Элгина было политикой, в которой многие индийские купцы имели большие доли. Во время своего длительного пребывания в Китае Элгин руководил бомбардировкой Гуанчжоу во время Второй опиумной войны, а затем вел переговоры по британским разделам Тяньцинского договора. К моменту публикации перевода на урду отчета его посольства, почти через десять лет после завершения миссии, Элгин также занимал пост вице-короля Индии, укрепляя политические и торговые связи между Индией и Китаем, не меньше, чем информационные каналы, пролегавшие между их портами. Эти имперские каналы проникали в индийские языки: книга о миссии Элгина, написанная его секретарем Лоуренсом Олифантом, была переведена на урду индийским христианином Фредериком Нанди и индуистом Шивом Паршадом. Однако в своих познаниях о китайской культуре и обществе Олифант особенно полагался на интервью, взятые на борту корабля у цинского чиновника, доставленного в Калькутту, которые проводил младший дипломатический переводчик Чалонер Алабастер. Получившаяся в результате картина Китая, как и текст Коркорана, была сформирована несколькими умами и языками, по мере того как она переходила с китайского на английский и, наконец, на урду.
Аналогичные информационные маршруты проложила и ранняя бенгальская книга о Китае - "История Китая" ("Cinera Itihasa") Кршнадхана
